Перебирая старые рукописи, наткнулся на полузабытые самим собой отрывки некоей повести, призванной живописать общественную реальность окружавшего меня тогда Симферополя, Симферополя первых годов прошлого десятилетия. Годов предчувствий и сбывшихся прогнозов, как мы сейчас можем сказать.
И вот, читая свой текстик под названием «Сырая земля», натыкаюсь на упоминание симферопольцами памятного и всеми любимого Театра кукол!
И вспомнил во всех подробностях его уже исчезнувшей бытности.
В текстике моем героиня «прошла сначала мимо крохотного и уютного Театра кукол, потом – мимо огромного, на сваях и словно желающего придавить зашедшего туда человека здания крымского парламента (или «псевдо-блядь-парламента», как называл его Андрей, или «театра воровитых клоунов», как назвал бы его Саша в беседах с Андреем) и вышла на спуск к набережной, а потом к реке».
Прочел это, и взгрустнул. Потому что нету уже этого Кукольного, уничтожен он и снесен, и остался только в воспоминаниях и на фотоснимках. Но что могут фотоснимки, когда помнишь даже пыль тряпичных «мальвин» и «буратин», которых, по словам поэта, «снимали с ниток длинных и в виде тряпок клали в сундуки».
Я даже и эти сундуки помню, потому что бывал в недрах этого кукольного здания, проводимый туда рабочим сцены, своим школьным товарищем. Цель наша была вполне тривиальна – распитие портвейна и курение сигарет, что в те благословенные времена было возможно даже в недрах государственных учреждений. А еще могла там повстречаться и даже к нам присоединиться работник этого театра, крупная девушка, потрясающе изображавшая своим голосом и Мальвину, и Зимушку-Зиму, и Зою Космодемьянскую. Сколько восторга вызвала она этими импровизированными представлениями, сопровождающимися звоном бокалов!
И вот теперь весь этот мир разрушен навсегда. Да что говорить! Вот там в двух шагах поблизости от места бывшего театрика таится музыкальная школа, в которую и я, бывало, ходил.
Уроки сольфеджио!
Пройдешь, бывало, и слышишь отзвуки этих детских мучений, эти спотыкающиеся нотные фразы, этих юных мучеников музыки, со своими скрипками влекущихся на уроки. Затаился храм эстетики и педагогики, наверняка что-то предчувствуя. Уж очень хорошо расположен.
Но чувствует ли что-нибудь тревожное памятник Богатикову (он там тоже поблизости, на одном пятачке) – вот в чем вопрос! Ведь могут провести, так сказать, и его оптимизацию! Объединят с новой скульптурой «солдатускотом», он там поблизости. Будет скульптурная композиция «Богатиков поет благодарность».
Когда этого Богатикова устанавливали, с его бронзовыми кудряшками вокруг лысины и торчащими кистями рук, то его вид невольно порождал какие-то кукольно-цирковые ассоциации, и родилось в народе наименование ему как «памятник клоуну». Есть же в Симферополе памятник танку «Т-34»! И «братьям Гримм», которые были задуманы как «братья Айвазовские»…
Был и памятник миноре, закамуфлированный под беспредметную аллегорию всему хорошему, но ее раскрошили в бетонную пыль уже совсем давно, лет эдак десять назад.
Сколько замечательных часов проведено было под этой минорой, за столиками общеизвестного кафе! Искрометные теории, и шокирующие факты, и глубокие экскурсы в прошлое, и гипотезы о будущем слышали те столики и хозяин их, строгий, но справедливый Гарик. И сколь пророчески думалось мне, что грядут ужасные перемены, когда увидел я рабочего, забравшегося на скрытый ото всех непосвященных символ сынов Давида, и долбящий его отбойным молотком.
Но далее, читатель! – как восклицал замечательный Булгаков. Далее по волнам памяти, запечатленной в слове. Вот что было мной зафиксировано в качестве типичной симферопольской картины: «Под памятником Ленину сооружена трибуна – микрофон на стойке и несколько плакатов. Мужчины в плотных серых куртках, с шарфами и в кепках готовятся выступать. Их будут слушать около 20-ти собравшихся – таких же мужчин, но и несколько женщин. (Это изображен митинга одной из многочисленных на тот момент крымскотатарских организаций.)
– Съагол, ватандашлар! Кх-кх… Съагол. Спасибо, что пришли. – выступление начинается.
– Прежде всего, я хочу поблагодарить председателя Совета министров АРК за возможность выступать здесь сегодня перед вами, выступать на центральной площади города Симферополя!»…
Память, пробужденная прихотливой логикой ассоциаций, пробуждала во мне невозможные для сегодняшнего Крыма картины. Фестиваль кришнаитов, заполонивших своими процессиями всю Пушкинскую! Их разноцветные танцы и языческие возгласы к сторукому Раме, звуки их барабанов и сандаловых скрипок! А раздача вегетарианских сладостей на пороге Дома офицеров! А фестиваль украинской поэзии прямо на том же пороге! А теологические диспуты с агитаторами-иеговистами, вступить в который можно было буквально на каждом городском перекрестке. А уроки разговорного английского, на которые я заглядывал к улыбчивым мормонам, открывшим свою миссию прямо накануне роковых событий. Имел друзей американцев, было такое.
Где ты, то цветущее бестолковое разнообразие? – восклицаю я в пустоту.
Возможно ли подобное в наши дни?
Странный и глупый вопрос. И не менее глупым кажется деятельность экоактивиста, одного из моих героев, и весь набор его инструментария – суды, правозащитные сайты.
«Аркадий возбужденно рассказывал историю победы над мерзавцами, вырубавшими вековые кипарисы в Ливадии («Ты бы видела рожу их главного! Такая рожа!»), остроты их представителя в суде («Молодец, я не ожидал!»), и пересказывал фельетоны, которые его товарищи разместили на природозащитных сайтах – да, умеют все разложить по полочкам!»
И где же он, тот Симферополь?
И кришнаиты, и экоактивисты, и артистка кукольных фигур?
Где он, с его митингами, судами и театрами всяческих тряпичных и человеческих кукол, уличными шествиями и теологическими диспутами, где эти граждане всех и всяческих стран, населявших тот город?
Или навсегда уже он сгинул, вслед за домиком кукольного театра? Или жизнь все-таки победит неживое и разрушающее, как ранее тысячу раз и делало?
Иван Ампилогов